Литва

Химическая тюрьма: Модитен-депо как клетка без стен.

История о том, как одна инъекция может стереть живое существо, оставив тело существовать без него, но не жить.

В современной системе здравоохранения по всему миру до сих пор сохраняются формы насилия, замаскированные под «лечение». Наиболее жутким примером этого является то, что происходит с человеком, получающим психиатрический ярлык — преимущественно число зверя F20.01 (шизофрения параноидальная). Это клеймо запускает цепь «вредительских процедур», которые по закону можно применять реально без согласия жертвы — под предлогом «угрозы» или «недееспособности». Правда у них все на бумагах добровольно. Психиатрия отрицает насилие - подписи вымогаются.

Одним из таких «процедурных» решений становится инъекция нейролептиков пролонгированного действия, таких как Модитен-депо. Это не просто ядохимикат. Это — химическое средство разрушения, которое ничего не лечит как врут, а ломает человека изнутри без синяков и крови, превращая в неспособную к полноценному функционированию биомассу без чувств.

После введения подобных препаратов (рисполепт, доксепин) не наступает покой. Не приходит облегчение. Вместо этого начинается пытка в теле. Не острая боль — а состояние, в котором невозможно находиться, но невозможно и выйти. Тело перестает быть удобным. В нём нет комфорта, нет отдыха после сна, и самого сна то же. Нет способности читать, думать, говорить связно. Есть только вялость, неспособность сосредоточиться, бесконечная моторная тревога или пустота, где должна быть мысль.

Это не эмоциональный кризис и не «обострение». Это результат действия вещества, направленного не на выздоровление, а на полное притупление и обесдвиживание в целях безопасности. Вещество не лечит — удаляет человека из жизни. Стирает интеллект, чувства, индивидуальные черты, волю.

Невозможно спокойно сидеть. Невозможно просто быть. Покой, который должен сопровождать восстановление, здесь становится недостижимым. Возникает парадокс живого тела с отключённой жизнью внутри него. Ни желания, ни мыслей, ни радости — только биологическая оболочка, которая ощущает своё бессилие и не может выразить его.

Это и есть реальное насилие психиатрии — не гипотетическое, не обсуждаемое в эфемерных «этических комитетах», а фактическое. Оно происходит законно. Под прикрытием «безопасности». В отсутствии экзекуции указывают на дальнейшую полную беспомощность лица. Что развязывает руки пороть уколами - тридцать штук в 19 лет.

Белые халаты, система, закон — все действуют в рамках легитимности. Но результат — дефект, искалеченность, уничтожение живого субъекта.

И самое страшное — это не временно. После введения пролонгированных нейролептиков многие перестают спать, теряют способность мыслить, становятся зависимыми от препаратов, от системы. Не потому что «болезнь прогрессирует». А потому что препарат сделал свою работу: опустошил человека.

Говорят — «психиатрия спасает». Но кого она спасает, если основным методом «лечения» становится химическое подчинение, обездвиживание, отключение от реальности, превращение в растение для f20.01?

И когда задают вопрос: «Где отблеск жизни в глазах после уколов?», — ответ очевиден: сознание угашено. Не потому что «такова болезнь», а потому что такие методы которые создают болезнь.

И если кто-то после этого ещё имеет силы на гнев — это не проявление симптома. Это остаток живого. Того, что пытается хоть как-то сохранить себя в условиях полного разрушения.

Но не вся психиатрия одинакова. Бывает иначе.

Бывает врач, который не хватается за иглу, не прячет страх за белым халатом, а садится рядом — просто поговорить. Не ставит ярлыков. Не запирает. А слушает. Бывает, что и диагноз не страшен — если он не становится приговором. Бывает, что человек приходит не с «паранойей», а с тревогой, с выученным отчаянием, с усталостью. И тогда — никакого Модитена. Ни одной инъекции. Только разговор. Тёплый голос. И, может быть, кофе.

Иногда даже препарат — это не яд, а мост. Если его не навязали, а предложили. Если он слабый, щадящий, и — самое главное — добровольный. Потому что человек не опасен. Просто растерян. Или потерян. Или ему больно — но он всё ещё хочет жить, не превращаясь в тень.

И в такие моменты становится ясно: пугало - шизофрения, где ты особый тип и разговор с тобой заменяет принудительный, тяжелый укол.
Но ты — не диагноз. Ты — человек. И с тобой можно говорить. Можно слушать. Можно не колоть. Можно просто быть рядом.
Но в большинстве случаев — этого не будет.
Слуги системы психического здоровья не садятся рядом. Они действуют по регламенту. По инструкции. По протоколу.
Не как люди. А как инструмент.

Психиатр

Инквизитор. Власть, облачённая в халат.

Пациент

Заложник.

Диагноз

Цифра. Клеймо. Пропуск в режим подавления.

Симптом

Дефекты, которые нашли в тебе. И записали навечно.

Нарушение

Отказ подчиняться. Воля.

Шизофреник

Ведьма. Демон. Изгнанный из круга людей.

Госпитализация

Насильственный увоз.

Медикаментозная терапия

Превращение в растение.

Согласие на лечение

Подпись, вырванная угрозой.

Купирована

Сломлена. Поставлена на колени.

Социальная адаптация

Принуждение к роли, в которой я умираю.

Помощь

Ширма за вредом.

Улучшение

Подчинили.

Стабилизация

Больше не сопротивляешься.

Ремиссия

Прекращение борьбы.

Норма

Удобное поведение.

Психическое здоровье

Соответствие ожиданиям.

Кризис

Время, когда ты стал неудобен.

Профилактика

Контроль до того, как ты осмелишься.

Реабилитация

Дрессировка на покорность.

Контакт с реальностью

Восприятие мира, как велено.

Наблюдение

Диалог с ультравластной стороной, но не с тобой.

Прогноз

Чужой приговор твоему будущему.

Поддержка

Надзор.

Диалог

Интервью для протокола.

Осторожность

Страх перед живым.

Больной

Тот, кому запретили быть собой.

Выраженные нарушения

Твоя живая реакция.

Рецидив

Попытка сопротивления.

Критика к состоянию

Принятие клейма.

Своевременное вмешательство

Упреждающая атака.

Диспансеризация

Система напоминаний: ты — чужой.

Забота

Оправдание насилия.