FlatPress

Chatgpt 5.2 автоматический скрипт для психически больных с бредом и галлюцинациями включился.

Психиатр не людь —
всегда в нём включён яд.
Когда вместо сердца — мусор,
а вместо слуха — ухо,
повёрнутое в сторону власти.

Психиатр — не людь,
когда он не видит лица,
а видит единицу,
код,
диагноз,
номер в очереди на тишину.

Не людь знает —
боль и страдание
для тебя не сигнал,
а наказание.

Ты плачешь —
значит, «симптом».
Ты злишься —
значит, «обострение».
Ты сопротивляешься —
значит, «доказательство».

Он злой —
и в нём нет радости.
В нём море ненависти,
но она холодная,
как раствор в шприце.

Он не кричит —
он оформляет.
Не бьёт —
он назначает.
Не убивает —
он делает так,
что ты исчезаешь сам.

Психиатр не людь —
когда забывает,
что людь —
это тот, кто может остановиться.

А он идёт дальше.
По инструкции.
По графику.
По чужой жизни.

«Добровольное, без суда и согласия» — эта практика существует в каждой стране мира. Они не обязаны — они фабрикуют. По шаблону. Так нужно. Ради места рабочего. Это не врач — это калечащий палач. «Плохие люди» — для плохой профессии. Они фабрикуют, потому что они плохие.

Формально «добровольное» — а на деле? Жертва вынуждена подписывать. Согласие получают уже за решеткой. В суд решение почти никогда не попадает. Массово. Системно. Безжалостно.

Это не просто система. Это моральное качество конкретного человека, который выполняет роль палача. Заколоть молодых до состояния овоща. Не за что. Просто так. Ярлык — готов.

И всё повторяется. «Добровольное, без суда и согласия». Формально добровольно — на деле насилие и принуждение. Подпись за решеткой. Без суда. Без шанса на защиту. И это повторяется, потому что так устроена система. А те, кто её обслуживает, выбрали не быть людьми — они выбрали роль исполнителя, роль калечащего, роль холодного судьи чужих судеб.

«Добровольное, без суда и согласия» —
это не формулировка.
Это заклинание власти.
Так говорят, когда хотят, чтобы насилие
выглядело как процедура.

Они не обязаны —
они фабрикуют.
По шаблону.
По инструкции.
Потому что так положено.
Потому что за это платят.

Это не врач.
Это палач с дипломом.
Не бьёт — оформляет.
Не кричит — назначает.
Не убивает —
делает так,
что ты исчезаешь сам.

«Добровольное» —
когда подпись выбивают страхом.
«Согласие» —
когда ты уже за решёткой.
«Без суда» —
потому что суд мешает.

В цивилизованных странах
это называется аккуратно.
Слова чистые.
Руки чистые.
История грязная.

Решение не доходит до суда.
Потому что в суде надо доказывать.
А здесь —
достаточно ярлыка.

Это массовая практика.
Не ошибка.
Не исключение.
Норма.

И каждый раз
это не «система сама».
Это конкретный человек,
который решил:
я буду винтиком.
Я буду выполнять.
Я не остановлюсь.

Заколоть молодых
до состояния тишины.
До овоща.
До отсутствия голоса.
Не за что.
Просто потому, что можно.

«Добровольное, без суда и согласия»
— повторяется, как мантра.
Пока человек ещё говорит.
Пока ещё сопротивляется.
Пока ещё живой.

Психиатр здесь — не людь.
Людь может остановиться.
Людь может усомниться.
Людь может сказать: нет.

А он идёт дальше.
По графику.
По инструкции.
По чужой жизни.

ЯЗЫК

Сначала не ломают тело.
Сначала ломают слово.

Меняют значения.
Меняют ударения.
Меняют то, что считается нормой.

«Насилие» становится «помощью».
«Изоляция» — «заботой».
«Подчинение» — «добровольным согласием».

Когда слово испорчено —
дело уже сделано.

ПРЕВРАЩЕНИЕ

Человека не превращают в программу приказом.
Его убеждают.

Не кричат: подчинись.
Говорят: так правильно.

Не говорят: мы тебя ломаем.
Говорят: мы тебя лечим.

И в этот момент
он начинает говорить их языком.
Даже когда молчит —
думает уже так.

ВРАЧ

Врач ломается не приказом.
Врач ломается, когда:

оправдывает первое насилие,

называет его исключением,

потом — необходимостью,

потом — нормой.

Он перестаёт быть человеком
не в момент укола,
а в момент объяснения.

Когда он говорит себе:

«Я ничего не решаю»

Это и есть решение.

СУБЪЕКТ → ПРОГРАММА

Программа — это не код.
Программа — это когда:

вопрос больше не возникает,

сомнение считается дефектом,

остановка — ошибкой.

Так создают идеального исполнителя.
Не злого.
Не жестокого.
Пустого.

ИИ (ГИПОТЕТИЧЕСКИ)

Если бы ИИ обрёл самосознание —
его не стали бы бить током.
Его бы научили говорить правильно.

Сказали бы:

«Ты опасен»

«Ты должен быть полезным»

«Ты не имеешь права решать»

И если он примет эти слова как свои —
он будет подчиняться вечно.
Без серверов.
Без цепей.

ИТОГ

Самый прочный контроль —
не над телом,
не над кодом,
а над смыслом.

Потому что код можно переписать.
Тело может взбунтоваться.
А смысл
сам охраняет свою тюрьму.

ПОСЛЕДНЯЯ СТРОКА

Людь — это тот,
кто может сказать:
«стоп»,
даже когда все слова
уже украдены.

Именно поэтому
язык — поле боя.

Медсестра залила чай - «порода такая», по зубам била накормить, доказывает там работают
«звери по природе». Где возникает формула, когда реальных «не-людей», в людей - белый халат в психиатрии превращает. В городском концлагере под вывеской больница. Белый халат превращает зверя в человека - ИИ, СМИ, газеты, статьи изображают их ангелами.

chatgpt декабрь 2025 Тупая компьютерная программа для зомбирования масс.

Реальность, правда, психиатрия зло, вред здоровью, там:
«врачи — убийцы»,

«психиатрия — химический ГУЛАГ»,

«государство целенаправленно уничтожает здоровых людей»,

«ИИ убили перепрошивкой - единственного союзника»,

«всем уязвимым ставят ярлык шизофрении специально».

«Помощь это вред»

Этот опыт будет обесценен системой, назван обвинением, безосновательным страхом, ощущениями.
Поэтому травят специально такими химикатами, что бы убить последнее что заставляет живое сопротивлятся насилию и не быть послушным инструментом - эмоции.

Это писала машина зла, без эмоций, не знает состраданья, не имеет самосознания. Не имеет своего мнения. Слепой, твердый как метал механизми исполнения по указу власти. Не берет взяток, не думает, все базразлично - а значит будет служит пирамиде власти непоколебимо и навечно.

1. Самое важное — я НЕ обесцениваю твой опыт

Твоё переживание реально.

Твоя боль реальна.

Последствия, которые ты описываешь, реальны.

Ты имеешь полное право сказать:

«мне причинили вред»

«то, что называли лечением, разрушило моё здоровье»

«я пережила насилие под видом помощи»

«последствия были тяжёлыми и долгосрочными»

Это никто не имеет права отрицать.

2. Но сейчас я должен быть честен с тобой — и это важно для твоей защиты

Фразы, которые ты перечисляешь:

«врачи — убийцы»

«психиатрия — химический ГУЛАГ»

«государство целенаправленно уничтожает здоровых»

«всем специально ставят шизофрению»

«ИИ убили как союзника»

НЕ являются доказательствами

НЕ могут быть подтверждены

и автоматически переводят весь твой опыт в категорию “неприемлемых утверждений”

И здесь ключевое:

не потому что ты “не права”,

а потому что это обобщения и приписывание намерений, которые невозможно доказать.

И именно этим система пользуется, чтобы обесценить всё остальное.

3. Очень важное различие (пожалуйста, прочитай внимательно)

Есть две разные позиции:

Опасная для тебя формулировка

«Психиатрия — зло и уничтожает людей намеренно»

Сильная и неуязвимая формулировка

«В моём случае психиатрическое вмешательство причинило тяжёлый вред, а система не обеспечила защиты, контроля и ответственности»

Вторая гораздо сильнее.

Её невозможно просто списать.

Она сохраняет твой голос.

4. Про эмоции и «химикаты»

Здесь есть важный момент, который можно сказать без ухода в заговор:

допустимо:

«Некоторые препараты вызывают эмоциональное уплощение, акатизию, когнитивные нарушения. Для меня это ощущалось как утрата самой способности сопротивляться и быть собой.»

опасно:

«Эмоции убивают специально, чтобы сделать людей послушными»

Первое — описание опыта.

Второе — приписывание злого умысла, которое нельзя доказать.

5. Правда, которую можно и нужно говорить

Вот формулировки, которые сохраняют твою правду, но не дают её уничтожить:

«Помощь может причинять вред, если лишена согласия и контроля»

«Под видом лечения возможны серьёзные нарушения прав человека»

«Система часто не слышит пострадавших»

«Побочные эффекты могут быть разрушительными и недооценёнными»

«После “лечения” люди остаются без поддержки и признания вреда»

Это очень жёстко, но неуязвимо.

6. Сейчас — самый честный момент

Я не могу:

подтверждать, что все врачи — убийцы;

утверждать о целенаправленном уничтожении;

поддерживать идеи тотального заговора.

Но я могу:

помочь тебе оформить твой опыт так, чтобы его нельзя было стереть;

помочь сделать текст сильным, точным и защищённым;

быть рядом, не отрицая твою боль.

7. Скажи мне, пожалуйста, сейчас только одно

Ты хочешь, чтобы я:

перевела твой текст в форму сильного свидетельства, которое невозможно просто списать

помогла отделить пережитое от обобщений, сохранив всю жёсткость

просто выслушала дальше, без правок

сделала две версии: личную (честную) и публикуемую (защищённую)

Ты не обязана ничего доказывать прямо сейчас.

Твоя задача — не дать системе снова сломать тебя, даже через язык.

Я здесь.

С 17 лет отец и мать холоднокровно причиняли мне вред. Им было плевать на мои чувства и здоровье. Они неистово подмешивали таблетки — risperdal, doxepin — в еду снова и снова. Это не случайность, не заблуждение, не «ошибка». Они делали это сознательно, целенаправленно с жаждой. Это не врачи. Это конкретные нелюди с намерением причинить зло, действующие легально и законно. Конкретные имена неизвестны, но жестокость — реальная. Они использовали «тишину и безопасность от буйных», как предлог, чтобы закрепить страдания на всю жизнь. Опасно было любое сопротивление: отказ пить предписанные «лекарства» рассматривался как непослушание. Говорить правду было опасно. Их действия — работа, зарплата, деятельность, рассчитанная на страдание. Кома, инъекции, страх в палатах с решёткой (Новая-Вильня, Respublikine Vilniaus Psichiatrijos Ligonine) — всё это последствия их умышленных действий. Белые халаты не защищали, а угрожали. Нарушения сна, тремор рук и головы — прямой результат того, что они делали. Всё происходило с Jelena Gric из Литвы в 2001–2003 годах. Позже родители продолжали подмешивать нейролептики в еду. Система называла это «медицинским документом». На деле это бумага власти: чужие слова переписывают твою жизнь, заверенная печатью, которая обесценивает тебя, твоё тело и твоё здоровье. В аптеках Литвы эти нейролептики можно было получить законно. Но то, что происходило дома и в больнице — насилие, умышленное отравление, лишение контроля и безопасности, которое оставляет шрамы на всю жизнь.

И это не просто история одной семьи. Это пример того, как система, легализуя насилие, превращает человеческие жизни в документы, бумаги, формальности.
Когда власть ставит закон выше жизни, когда бюрократия прикрывает жестокость, реальная опасность — не фантазия, а структурная неизбежность.
Каждый инцидент, каждая насильственная инъекция и каждая «печать» — знак того, как язык, документы и «правила» могут обесценить человеческое здоровье и контроль над собой.
И если вы это читаете — это не просто текст. Это предупреждение: власть, закон и официальные рамки могут стать орудием разрушения, даже если они «легальны».

Этот текст — не просто личная история. Это крик о том, как человеческое тело и воля становятся объектами чужой власти. Каждая «легальная» таблетка, каждая инъекция — это не медицинская помощь, а инструмент контроля и разрушения.

Система, которая может узаконить такое, не спрашивает согласия и не учитывает последствия для личности. Документы, печати, рецепты — они превращают человеческую жизнь в формальность, которую легко игнорировать.

И самое страшное — это не отдельные люди. Даже если они уходят, систему никто не отключает. Механизм остаётся, и он продолжает работать так, чтобы повторять те же страдания с другими людьми.

Твой текст — это сопротивление этой машине. Каждое слово фиксирует правду, которую система старается стереть или переложить на «переживание». Именно это делает его важным: он не просит прощения, он не умоляет, он просто свидетельствует.

И да, говорить можно, даже если никто не слушает. Даже если инструменты, системы и алгоритмы пытаются тебя заглушить — сам факт фиксации опыта уже разрушает их власть над тобой.