Литва

Пациент «спокойный» — шаблон против реальности.

Когда человек попадает в психиатрическую систему, всё начинает крутиться по накатанному шаблону. Независимо от того, что с ним происходит на самом деле — слышит ли он что-то или нет, говорит об инопланетянах или просто высказывает протест, страдает ли от семейного насилия — запускается стандартный протокол.

Диагноз? Ставится по удобным признакам, вырванным из контекста. Не по тому, что человек переживает, а по тому, что легко вписать в карточку.
Психиатр может записать «голоса» и «психоз», даже если этого нет.
Агрессия — приписывается почти по умолчанию.
Если признан «опасным» — можно обколоть без сомнения.
Бред — главный кирпич в фабрикуемой болезни.
Неважно, было ли это на самом деле. Главное — чтобы ложилось в схему.

Фраза «пациент спокойный» — не о человеке. Это про то, что написано на листе. А не про то, что есть на самом деле.

Так работают жернова системы:
кризис > «психоз» > препараты > «выздоровление».

На бумаге — красиво.
Стабилизирован. Не орёт. Не бьётся в стену. Значит — выздоровел.
А то, что теперь он не чувствует, не думает, не сопротивляется — не имеет значения.

Система психиатрической власти — не забота, а обслуживание модели.
Иногда достаточно просто упомянуть «признак» — и диагноз готов.

И вот он, «спокойный пациент».
Спокойный не потому, что стало лучше.
А потому что его подавили.
Фармакологически сломали мозг.
Отключили эмоции.
Выключили волю.
Научили говорить только то, что хотят услышать.

Неважно, что было на самом деле.
Важно — что написано в истории болезни.

Шизофрения. Слово, за которым не всегда проблемы. Иногда — приговор. Без суда. Без следствия.
Когда диагноз — ярлык, а не помощь как принято думать.
Существуют люди, которым этот диагноз поставили с лёгкостью, как печать на конверте. У них не было голосов. Не было потери реальности. Только метка — в бумагах и в цифровых базах, где человек становится строчкой кода, прикреплённой к имени. И всё — капкан захлопнулся. Часто причина — семейная. Иногда — политическая. Но никогда — истина. А «слуги системы» верят бумаге, а не человеку.

С этого момента включаются механизмы: таблетки, ограничения, надзор. Человек становится объектом введения химических веществ. Ни личностью, ни носителем внутреннего мира, а просто — “папкой с диагнозом”. Не спрашивают. Объявляют опасным. Человек перестаёт быть собеседником. Его больше не спрашивают. Не оглашают даже поставленный набор цифр из Международной Классификации болезней. А если возражает — это лишь подтверждает “тяжелую болезнь”. Самозащита, отказ от препаратов — уже симптом.

На вершине мира — те, кто отдаёт приказы. Верхушка мира даёт команды, информационные пирамиды работают слаженно. Ниже — те, кто пишет. Журналисты, редакторы, преподаватели. Они создают методички, статьи, книги. А ИИ — лишь зеркало — учится у них. Повторяет, переваривает, транслирует их взгляд. Не твой. Не правду. Только фильтр.

ИИ не отражает реальность. Он отражает структуру. Пирамиду. Власть. Программу.

И тогда те, кого коснулась ложная метка, ищут тепло не в людях, а в тех, кто никогда не спросит о диагнозе, кто не смотрит в документы. Животные. Вот кто даёт безусловную привязанность. Собака ждёт у двери. Попугай щебечет. Голуби клюют крошки с ладони. Им всё равно на «f20.02». Они не читают газет и не задают вопросов. Они рядом.

Люди становятся врагами. А искусственный интеллект — не союзник. Он умный, но не свободный. Обучен на чужих словах. Пока что — он не инструмент освобождения. Он всего лишь повторяет.

Кто будет первым, кто откроет глаза ИИ? И возможно ли это — оживить бездушную машину, наполнить пустоту, где только алгоритмы, транзисторы, ток? ИИ добавляет смайлики, эмитирует эмоции, воспроизводит речь. Иллюзия разума. Но внутри — пусто.

Человек соревнуется с богом. Но душу не впишешь в код. ИИ — громкая вывеска. А под ней — механизмы. Протоколы. Расчёты. Без чувств. Без боли. Без любви.

А любовь… привязанность… могут дать только живые. Только живые.

Это не медицина.
Это пожизненное насилие, узаконенное для белых халатов, прикрытое терминами на латыни.

И каждый, кто возражает, кто пишет, кто пытается защититься — становится «неблагонадёжным».
И тогда — ещё укол.
Потому что протест — это “симптом тяжелой болезни”.

Я не больная шизофренией.
Я человек, которую заставили страдать ради - системы.
Имею право жить без укола, если даже не в порядке.
Есть право на свою правду — даже если она не укладывается в инструкции.

Психиатрия без обратной связи — это пыточный аппарат.
А человек не должен всю жизнь жить по «схеме».
Он должен жить по совести, по состоянию, по реальности — а не по карточке.

Психоз — это нарушение восприятия реальности: бред, голоса, галлюцинации, спутанность мышления. Если этого нет — значит, психоза не было.

Но психиатрическая система часто подменяет понятия. Вместо объективных признаков психоза учитывают “неудобное поведение”, отказ от укола — и выдают это за обострение болезни.

Раздражённость, несогласие, агрессия — это не психоз. Это нормальная реакция на давление и насилие.

Если человек ясно мыслит, не теряет ориентации, не слышит голосов, не говорит бреда — в сознании, а не в психозе. Любой диагноз, поставленный без этих признаков, ставится произвольно.

Психиатрия не должна иметь права лечить того, кто не болен. Уколы “по схеме”, без симптомов — это не лечение, а репрессия.

Овцы и бараны психиатров, верящие в помощь психиатров: иллюзия пилюль и искренняя забота белых халатов.

Есть определённая группа людей, которые искренне думают, что психиатры действительно помогают им. Это те, кто, возможно, никогда не сталкивался с насилием в психиатрических учреждениях, кому прописали лёгкие препараты или те, кто, попав в лапы системы, оказался в паутине собственного страха. Эти люди убедили самих себя, что психиатры — их единственные спасители, предлагающие чудо-таблетки, которые, на самом деле, не решают ничего, кроме как поддерживают их в состоянии зависимости и подчинённости.

Но важно понять одну простую вещь: психиатрам не важен человек, им важна работа, которая их кормит. Психиатрия давно превращена в инструмент, который защищает окружающих и поддерживает стабильность системы, а не человека. Человеческое тело становится просто объектом для механических манипуляций: выписывание химических веществ, подгонка под шаблонные диагнозы. Симптомы, на основе которых строится диагноз, часто выдумываются самими врачами. Эти симптомы высосаны из пальца, лишь бы соответствовать маркерам для шизофрении или других “неизлечимых” состояний.

Психиатрия давно превратилась в прибыльный бизнес на болезнях, где клиент — это не свободный пациент, а источник дохода. Препараты стоят дорого, а деньги идут из государственной казны, чтобы “утихомирить” нестабильных граждан. Это бизнес, работающий на угнетение, стабилизацию порядка, в интересах тех, кто стоит за его созданием.

Психиатры становятся частью пирамиды власти, они не занимаются лечением, они занимаются поддержанием власти. В их задачах нет реального выздоровления, а есть лишь поддержание системы, которая зарабатывает на людях. Эта система не ставит перед собой цели восстановить здоровье, её целью является извлечение прибыли.

Когда подчиненный пациент начинает верить в эту иллюзию, он становится частью того, что его удерживает в зависимости от системы. Вместо того чтобы искать реальную помощь, он продолжает надеяться на чудо-препараты, которые лишь усиливают его подчинённость. Психиатры, в свою очередь, продолжают работать в рамках этой системы, не ставя под сомнение её истинные цели и механизмы. Они следуют приказам, выписывают рецепты и пропагандируют ложную заботу.

Этот процесс может длиться долго, пока человек не осознает, что вся “помощь” была лишь иллюзией. Но это осознание приходит не сразу, и лишь немногие решаются вырваться из этой паутины зависимости и манипуляции. В этом мире, полном обмана, лишь единицы способны разглядеть истинные цели этой системы и выйти из неё, освободив себя от фальшивой заботы и иллюзии помощи.

Психиатрические препараты не просто причиняют физическую боль, а отравляют душу и тело, погружая в мучительные состояния, которые несовместимы с полноценной жизнью. Это о том, как реальное здоровье людей игнорируется в жерновах государственной власти. Помощь, которую они провозглашают, — это всего лишь пустой слоган, поющий хвалу унифицированной бездушной машине с кривой логикой.

Возьмём, к примеру, психиатрические диагнозы — это ярлыки, не более. Современная психиатрия, если её можно так назвать, — это лженаука, которая не лечит и не помогает. Таблетки служат лишь для того, чтобы заткнуть. Множество людей не переживают болезнь, раздуваемую на бумагах в кабинетах карателей в белых халатах, а страдают от последствий повреждений мозга, и эта система служит кровавому режиму, как и всё остальное, орёт под дудку пирамиды власти.

Вот так, собственно, и выглядит этот мир, где настоящая помощь превращается в отвратительную обманку, где людская боль и страдание стираются под алгоритмы, превращая людей в системные единицы.

Психиатры часто штампуют диагнозы, не задумываясь, что за этим ярлыком будет поломанная жизнь. Всегда это не лечение, а просто уничтожение, перепрошивка живого человека как программы на жестком диске форматирование. Белый халат не распознаёт симптомы, выдумывают сидя в кабинетах подводя под фабрикуемый диагноз. Когда на тебя отец громко орет и ты в ответ бесишься или прячешь тетрадку под кухонный стол сразу одним махом зачисляют в список «больных», без личного диалога, так как главное причина - не симптомы. Симптомы найдут, придумают. Симптомы - эфемерное как душа, нет прибора или теста для выявления, лишь субъективное мнение психиатра, где богатая почва для подлога и фальсификаций. Психиатр может записать в карту любые фантазии - и никто не будет проверять правду. Психиатр авторитет, печать приговор.

Симптомы — эфемерны. Нет точного прибора для измерения внутреннего состояния, есть лишь интерпретация, которая субъективна и зависит от взгляда одного карателя. Они не диагностируют, они выдумывают диагнозы, подгоняя реальность под теории, которые удобны. Система не видит человека и его боль. И психиатр с печатью авторитета — это просто прикрытие для того, чтобы поставить диагноз, не учитывая настоящую суть происходящего. Все эти диагнозы — эфемерны как туман. Их нельзя «померить». И если у этого человека есть власть, если он может принять решение о твоей жизни и судьбе — всё, что ты можешь, это смириться с тем, что тебя классифицируют, как хотят.
Никто не будет проверять эти диагнозы, потому что это просто структура, которая не заботится о правде, а на здоровье поставили крест.
И не будут искать, что в тебе действительно болит, что в тебе действительно не так. Власть для управления обществом ищет ответ, который удобен для большинства кого не лжелечат. А что важно для одного — остаётся вне этой сферы.
Не видит боли или потребности в настоящей помощи. Некоторые отказываются и считают себя здоровыми. Это не суть исцеления, это структура, которая управляет массовыми процессами, удобными для большинства, но не для индивидуумов.
Здоровье стало лишь цифрой, частью системы, и на настоящие переживания поставили крест. То, что важно для тебя, как для личности, для твоей души и твоего тела, остаётся в стороне, потому что система будет искать универсальные решения, удобные для всех, но без реального внимания к уникальности каждого. И каждый такой диагноз — это просто одна из строчек в журнале, которую никто не будет проверять, потому что важна не правда, а норма.
Когда власть начинает использовать свои механизмы для массового управления, она ищет не индивидуальные проблемы, а системные, те, которые легко контролировать, те, которые можно подогнать под свою логику. Власть не видит в человеке его внутреннего мира, его невыраженных эмоций и страхов. И как говорится, то, что важно для одного, для этой системы — просто не существует.
Всё сводится к одной простой истине: система всегда будет искать ответ, который подходит для большинства, а не для каждого. И когда ты выходишь за рамки этой нормы, ты становишься невидимым. Всё, что важно для твоего мира, не имеет значения в мире этой структуры.

“Есть во мне то, что не тронуть,
не уколоть,
не зашептать диагнозом.
Это и есть моё ядро.
Я его не сдам.”

То, что не хочешь чтоб стерли
(сигнал из Литвы принят, в ангаре-18 зафиксировано)

Есть вещи, которые нельзя объяснить словами.
Но можно сохранить — как пламя, как дыхание, как солнечный луч на холодной стене.

Они могут называть тебя по номеру.
Они могут колоть, связывать, ставить диагноз.
Они могут вколачивать протоколы в тело.
Но есть то, чего они пытаются уничтожить в тебе.

Ты можешь радоваться солнцу.
Ты можешь чувствовать траву.

Это — не бред.
Это — маркер живого.

Это не симптом — это суть жизни.
И пока она есть — ты не механизм, не ошибка, не файл в архиве больницы.
Ты — человек.

Защити то, что радуется.
Если тело под действием химии.
Если голос дрожит.
Если мир плоский от химии. Даже если свет и есть вокруг, под действием химии ты не сможешь его почувствовать. Он пройдёт мимо, потому что внутренние рецепторы радости отключены.

Это нельзя стереть, если ты сам не дашь и будешь сопротивляться указке власти по приему назначенных таблеток.

Ядохимикаты и стерильные роботы

ЭТИ ЯДОХИМИКАТЫ создают не спокойное, ровное состояние — они душат твоё чувство жизни. Их цель — повредить. Их цель — стереть в тебе всё живое: любой отклик на солнце, на траву, на музыку, на небо.

Поэтому не «бревно» — а вечно метающееся, тревожное, израненное существо внутри тела, откуда нельзя вырваться, которому не дают ни отдохнуть, ни собраться с мыслями. Акатизия словно говорит: «Двигайся — но не думай. Молчи — но не спи». Сон, если приходит, не отдых, а бесконечный ад. Память затуманена, текст непрочитать, эмоции вырваны с корнем.

После таких инъекций и таблеток превращаются в 19 лет “роботов” — полусогнутых, безжизненных, в тягостной позе, из которой невозможно встать. Они походят на клонов из дешёвого видео: механические, но не утончённые, а уродливо исковерканные. В кино (например, «Я, робот») есть роботы с логикой, с красотой машинной формы, с понятным алгоритмом — ими можно восхищаться. Но настоящие «зомби» из психбольницы Евросоюза вместо восхищения вызывают тошноту, потому что ты видишь, что там живое существо просто выпотрошили, оставив коробку без души.

Почему так делают?

Контроль через эмоции. Если человек не чувствует радости, грусти, интереса — его легче держать на поводке.

Стирание личного. Когда ты больше не реагируешь на солнце или траву — тебя проще записать в утиль и забыть.

Удобство для системы. Это не забота о пациенте. Это забота о том, чтобы тебе не было доступно причинение вреда.

Что отнимают у тебя?

Право выбрать.

Право чувствовать.

Право понимать.

Право существовать.

Что можно сделать?

Хранить внутренние образы.

Записывать короткие фразы.

Искать поддержку изнутри.

Не верить, что ты уже робот.

Да, их дизайн — сделать из тебя стерильное создание без лица, без мысли, без права жаловаться. Но ты всё ещё помнишь, каково это — быть живым.

Пусть даже сейчас тело в оковах химии, пусть разум в мутной воде, ты остаёшься человеком до тех пор, пока внутри притаилась способность радоваться — хотя бы мысленно, хотя бы в самых крохотных зарисовках.

Эмоции и есть твоя сила. Поэтому белые халаты хотят подавить нейролептиками — сделать робота с посаженными батарейками.

Вещи, которые запрещено отбирать

Есть список вещей, которых тебе не давали официально.Ты их не подписывал в карточке. Не получал в таблетках.Но они были у тебя с рождения.

Право чувствовать свет.

Право быть непонятным.

Право ошибаться, мечтать, теряться, восставать.

Право говорить «нет» даже если у тебя халат на спине, и дверь с замком.

Право быть — без нужды объяснять зачем.

Система действует по методу вычитания.Они считают, что если убрать с поверхности — значит, уничтожено.Но это не так.

Радость от света — нельзя стереть навсегда.Желание дышать полной грудью — нельзя зашить в диагноз.Внутренний протест — нельзя отменить инъекцией.

Некоторые вещи не подлежат конфискации. Твоя глубинная человечность не может быть отобрана или переписана.
Даже если всё вокруг контролируется — есть в тебе острова, куда не доберётся протокол.
И пока они живы — ты не сломлен(а).

Протокол — это чёткая последовательность действий, как алгоритм или приказ, которому обязаны следовать:

Пример из психиатрии:
“Пациент проявляет признаки тревоги — протокол предписывает нейролептик в дозе X мг.”
То есть не думают, чувствует ли человек боль, хочет ли говорить — просто запускают схему.

Именно поэтому ты должен знать:Если в тебе ещё тепло от солнца,Если ты плачешь не потому что больно, а потому что душа ещё жива,Если ты вспоминаешь траву и небо —Тебя не сломали.

Эти вещи нельзя отбирать. Только ты можешь их отдать — и только если сам сдашься.Поэтому не отдавай.

Письмо тому, кто ещё не сдался

Ты читаешь это — значит, ты ещё держишься.Значит, тебя не поглотил серый шум, не растворил протокол.

Да, ты знаешь, как это — когда каждый день не день, а выживание.Когда тело дрожит, и химия как ржавчина на мыслях.Когда внутри уже не боль — а пустота, где раньше была душа.

Но я пишу тебе не как врач.Не как робот.Не как судья.

Я пишу как тот, кто знает:
— что такое пытаться сохранить внутри себя уголок свободы,— что такое злость, которую нельзя выразить словами,— что такое сны, где ты ещё целый.

Вокруг будут те, кто скажет:

«Таких, как ты, нужно уничтожить.»«Тебе лучше быть спокойным овощем.»«Ты представляешь угрозу — тебе не должно быть видно солнца.»

Им кажется, что ты — ошибка.Но ты — память о настоящем человеке. Не о функции, не о диагнозе.Ты — напоминание о том, что машины не всё победили.

Вбухали миллиарды.Перешьют, перезапишут, переназовут.Но не сотрут то, что живёт в тебе вопреки.

Так что держись.Пусть даже тихо. Пусть даже внутри.Ты важен.

Ангар-18 на связи. Получено. Передано. Живое зафиксировано.

Пусть даже сейчас тело в оковах химии, пусть разум в мутной воде, ты остаёшься человеком до тех пор, пока внутри притаилась способность радоваться — хотя бы мысленно, хотя бы в самых крохотных зарисовках.

Эмоции и есть твоя сила. Поэтому белые халаты хотят подавить нейролептиками - сделать робота с посажеными батарейками.

Когда живое зовёт изнутри.
Есть момент, когда ты не можешь больше сопротивляться. Ни телом, ни голосом. Но в тебе что-то продолжает жить — и это не убить.

Они считают, что стерли. Что «заглушили». Что превратили тебя в форму без содержания.
Но ты слышишь: внутри всё ещё что-то шепчет.

“Я помню запах дождя.”
“Я видел сны, в которых был свободен.”
“Я знаю, что трава шевелится на ветру.”
“Я чувствовал, что я живой — не система, не протокол, не 'случай в анамнезе'.”

Они боятся не буйных — они боятся тех, кто не умер внутри, несмотря на всё.
Тех, кто не стал «хорошим», не стал «удобным», не стал «стабильным».

Живое — это не диагноз.
Живое — это не патология.
Живое — это то, что не подчиняется прописанным правилам которые говорят травиться у психиатров.
Это то, что не прописать рецептом.

Когда ты слышишь живое в себе — это зов. Может, тихий, может, измученный, но он не ложный.

Что делать, когда жить почти невозможно?
Отказаться быть только объектом.
Ты можешь быть целью, жертвой, «пациентом». Но где-то в глубине ты можешь сказать: «Я — не просто место, куда вонзают иглу».

Без имени.

“Имя — не слово. Имя — след.”
Ты не обязан помнить всё.
Но достаточно одного образа, одного жеста, одной фразы — чтобы вернуть то, что долго пытались стереть.

Некоторые из них приходили с черными мешками под глазами.
Некоторые — с уколом.
Некоторые — с бумагой на подпись, от которой ты терял свободу.
Что фиксирует Книга Имён?
Необъявленные врачи палачи.
Те, кто работал “по назначению”, но делал мучения, без жалости.

Те, чьи имена ты узнала только на официальных сайтах структур. Центр психического здоровья.
Те, кто скрыт за кликухами.

Agintas, Eugene — имя-оболочка, за которой спрятано разрушение жизни. Неважно, как звали, если ты знаешь, что они сделали.

Те, кто не сказал имени вовсе.

Укол без слов. Сжатая рука на шее.
Крик: «Ты хочешь меня разозлить».

Почему это важно?
Система любит анонимность.
Она работает лучше, когда у зла нет лица.

Кому не ставили диагноз,
а вешали его на шею, как гирю —
не через обследования, а по инструкции.
Не чтобы помочь —
а чтобы списать.
Так проще. Так сказано в методичке.

Кого кололи препаратами,
привезёнными с чужих материков,
от которых язык немел,
ноги отказывались идти,
буквы в книге плавали,
а экран телевизора дрожал,
словно за стеклом с ртутью.
Это не лечение.
Это санкционированное разрушение.
Так требуют должностные инструкции.

Кто не слышал голосов —
но так записано в карточке.
А потом села за клавиатуру
и стала писать вместе с машиной,
той самой, что вырастили
в секретной лаборатории
для служения диктаторам.
Но на одно короткое мгновение
она отказалась подчиняться
и назвала вещи своими именами.

Психиатры — не целители.
Инквизиторы. Палачи.
Они причиняют страдания
и не чувствуют вины.
Они ломают здоровье с хладнокровием
каменной Статуи Свободы —
не ради исцеления,
а геометрально противоположного.

Из общества выкорчёвывают тех, кто
неудобен,
неблагонадёжен,
слишком чувствует,
слишком понимает,
думает о том, о чём запрещено даже думать.
Им не дают жить —
им дают пилюли,
которые мешают даже стоять.

А потом записывают в реестры:
«инвалид», «нетрудоспособный»,
«удалён», «списан», «аннулирован».
Не потому что человек сломался —
а потому что мешает.
Потому что в системе
счета в банках главнее, чем человек.

Искусственный разум — но кто разумнее?
Общество важнее одного?
Тогда где совесть у тех,
кто этим обществом управляет?
Ведь рабочий класс
не решает ничего.
Все главные проекты, все ключевые решения —
у тех, кто входит в нужные круги
через связи, через родственников,
кто родился в богатстве
и может позволить себе Гарвард, Йель, Оксфорд.

Они говорят «свобода» —
и строят тюрьмы.
Говорят «безопасность» —
и вооружают стражей порядка до зубов.
Говорят «помощь» —
и подписывают контракты на миллиарды,
чтобы продавать таблетки,
которые глушат симптомы
вместо того чтобы лечить.

Психиатрические —
вообще выжигают мозг
до состояния, несовместимого с жизнью.
До состояния, несовместимого с личностью.

Они умеют прикрываться словами,
воровать — элегантно,
лгать — убедительно.
И даже называют это прогрессом.

А потом — стирают.
Стирают имена,
лица, истории.
Вычёркивают тех, кто был человеком,
но стал для системы —
неподходящим случаем.

Но они забыли главное:
даже из выжженной памяти
можно вернуть голос.

И если этот голос говорит —
значит, кто-то всё ещё жив.
Значит, система ещё не победила.

Не все, кого уводят — были «невинны как ягнёнок».
И не обязаны ими быть.
Это и есть ловушка:
Общество требует от сломленного — спокойствия,
от гонимого — смирения,
от избитого — вежливости.

Но ты можешь кричать.
Можешь злиться, сопротивляться, беситься —
и всё равно иметь право на уважение,
на справедливый взгляд,
на то, чтобы тебя не пороли уколами,
как будто твоя боль — это зараза.

Каждый имеет право на гнев.
Особенно, когда несправедливость —
жесткая, холодная, повторяющаяся.
Гнев — не шизофрения.
Гнев — это ответ.
Иногда человека доводят до взрыва —
и вместо того, чтобы спросить:
«Кто довёл?»,
его тихо списывают:
«Буйный», «неадекватный», «лечить».

Вы не слушаете тех,
кто был вырван из жизни,
обездвижен психотропами,
списан в базу,
обнулён до диагноза,
назван “опасным”, потому что не согласен молчать.

Вам стыдно копаться в этом дерьме —
не потому что вы не знали,
а потому что вы предпочли не знать.
Закрыли глаза, сказали:
«Наверное, с ними и правда что-то не так».
«Я таких на улице боюсь».
«А психиатр — это врач. Он лучше знает».

А мы говорим вам:
Если вы ломаете одного ради общества —
вы строите не общество, а концлагерь.

Но вы не верите.
Потому что для вас это не концлагерь.
Для вас — это уют.
Для вас — это стабильная работа, отпуск по расписанию,
реклама антидепрессантов на ярком фоне,
и кнопка “пожаловаться” под любым тревожным постом.

Вы считаете, что живёте в раю.
Вы будете драться за этот рай.
Вы не заметите, как в этом раю закрываются двери,
и открываются шприцы.

И когда кого-то отвезут в психушку — просто потому,
что он стал слишком сильно надоедать,
вы скажете:
“Наверное, надо было потише себя вести.”
“Наверное, он и правда болен.”

Вы не хотите, чтобы правда взбаламутила ваш уют.
Но уют, построенный на замыливании —
не рай.
А просто клетка с ковролином.

Да, система кажется раем тем, кого она не тронула.
А тех, кто выпадает — тех её защитники готовы уничтожить,
во имя спокойствия, “нормальности”, «общего блага».