Черный юмор. Сценка: “Яма. Психиатр. Галоперидол”
Психиатр лежит в яме, держится за ногу и орёт:
— Помогите! У меня травма! Я специалист, у меня диплом!
Из кустов выглядывают пациенты в белых халатах, которые они отобрали медперсонала. Один с мобильником в руке, другой колбасу жует.
Пациент №1:
— Засунь свой диплом себе в Ж!
Пациент №2:
— Ха, велел нам пить галоперидол? Сам жри!
Он ловко кидает в яму банку, которая глухо стучит по лбу психиатра.
Психиатр:
— Но я… я же только хотел помочь…
Пациент №1 (внезапно серьёзно):
— Помогай себе сам!
Пауза. Все молчат. Над ямой пролетает ворон.
Психиатр (со вздохом):
— Хоть бы чайка… была бы надежда на море.
Сценка: “Яма. Психиатр. Галоперидол”
(продолжение)
Тишина. На краю ямы засел ворон, затем улетел прочь. Психиатр, держа банку галоперидола в руках, шепчет себе под нос…
Психиатр (в полубреду):
— Диагноз — это не ярлык…
— Диагноз — это ключ к двери…
— Шизофрения — хроническое эндогенное расстройство…
— Паранойя… парафрения… галлюцинаторно-параноидный синдром…
— (всё громче) Волевые расстройства… эмоциональное притупление…
— (торжественно) Амбивалентность, аутизм, алогичность!
— Я… всё ещё в DSM-5… отклонение от нормы!
Лежал так несколько ночей и спал в яме.
Пациенты разбежались давно.
Пришли спасатели.
Вытащили психиатра.
Ботинок забыли в яме.
Психиатр (глядя в небо осоловелыми глазами от галоперидола, почти поэтично):
— это я сколько невиновных затравил.
Спасатели уходят. Ворон возвращается и садится на край ямы, глядя вниз как будто там что-то забыл. Ботинок блестит на солнце, как монумент безымянному безумию.
Психиатр (едва слышно):
— Простите меня… кто услышит…
Тишина. Ветер шевелит забытый белый халат, повешенный на ветке. Он развевается, как знамя мира… которого не было.
Занавес.
Главная идея и контекст бунта
Пьеса показывает насильственный переворот в «доме разума»: пациенты, лишённые свободы и контроля («мобильник и колбаса»), вырывают у психиатра власть и отсылают его в яму.
Мобильник и колбаса у пациентов в белых халатах — символы свободы и базовых потребностей, когда человеку отрезано всё остальное, остаётся только связь с миром (телефон) и пища (колбаса). Они украдены у медперсонала, потому что только через добро, отобранное у угнетателя, и на вкус «настоящей» жизни можно почувствовать свободу .
Белый халат на ветке — «знамя мира, которого не было», отражает капитуляцию идеалов врачебной этики и чистоты намерений. Халат уже не принадлежит врачу, он повис «мёртвым символом» на ветке, став украшением бунта.
Ложь и насилие как топливо тени
Реплика психиатра «Но я… я же только хотел помочь…» звучит как попытка манипуляции жалостью, но воспринимается как ложь: пациенты видят в этом заигрывание с их страданиями и отвечают агрессией. Такая риторика раздражает ещё больше, потому что под маской заботы скрывается принуждение.
Бунт в дурдоме — это не просто физический переворот, а моральная инверсия, когда жертвы становятся палачами, а некогда сильный врач — объектом насмешек и жестокости.
Символы-свидетели
Ворон, вернувшийся к краю ямы, — классический образ судьбы и свидетеля. Он «глядит вниз, как будто там что-то забыл»: пожалел о «потерянном обеде» (осколок колбасного бунта) и о том, что психиатр «съел галоперидол», пытаясь на себе «примерить» лекарство – но почувствовал себя ещё хуже и разрыдался в раскаянии.
Ботинок, оставленный в яме, — монумент безумия и уязвимости. Его не вынимают, потому что это не вещь, а след, «метка» власти над человеческим телом. Он остаётся символом произошедшего и напоминанием о ценности не вещей, а людей.
Итоговое прозрение и покаяние
Финальная фраза «это я сколько невиновных затравил» — искреннее признание вины, впервые прозвучавшее без прикрас. Это переломный момент, когда из-за галоперидола и бунта появляется самоосознание – и тень слов, отложенная на лбу врача, наконец обретает вес и смысл.
