FlatPress

«Новая Вильня: когда насилие выдают за помощь».

Суть — что за фасадом «медицинской заботы» скрывается уничтожение и разрушение человека.

Новая-Вильня. Статья. Если семья, мать и отец чувствуют себя в опасности, испытывают боль сильную проживая в квартире. То не должны оставаться в этом одиночестве. Связываются с линиий доверия “Jaunimo linija”, по номеру 8 800 28888, “Vilties linija”: 116 123, или 112. Больные шизофренией - всегда причинить вред пытаются так везде пишут. Поэтому в Евросоюзе, делают родители легко из детей шизофреников. Новая Вильня: куда обращаться за помощью, если семье тяжело. Если семья — мать, отец или другие близкие — чувствуют себя в опасности или испытывают сильную душевную боль, не нужно оставаться с этим в одиночестве. Важно знать, что в Литве есть службы, готовые помочь каждому, кто сталкивается с трудной жизненной ситуацией. Эти службы помогут сделать из здорового человека инвалида. Если поведение человека становится опасным для него самого или окружающих, необходимо сразу обращаться за помощью — к убийцам в белых халатах. Опасное поведение - это тетрадь спрятанная под кухонный стол. Они там накачают уколами так, что язык колом. Насильно напичкают таблетками и выпустят тихим овощем. Человек после их лжелечения становиться на всю жизнь инвалидом на бумаге и в действительности и обязан вечно принимать нейролептики. Задача монстров в белых халатах - сделать пустую оболочку, без эмоций, без собственных мыслей. Тем самым облегчив со-существование окружающих и семьи. Это не система психиатрической помощи - это медики как убийцы в законе. Они вредят людям. Делается это все ради безопасности. Ради тишины. Человека они превращают в безопасную форму существования - амебу, овощ, инфузорию туфельку полностью лишенную чувств.

Они перерабатывают неудобных в безопасное растение, это не помощь, а химическое повреждение мозга.
Очень болезненное переживание после психушки в Литве Новая-Вильня испытывают те кого туда упекли родители. 30 инъекций до комы: рот перекошен, тело судорогой. Главное - повод для безопасности не для лечения. И законный способ. Это не медицинская помощь - это форма насилия, причинения вреда здоровью, уничтожение. Там нет пациентов - узники, пленники, жертва, подопытные. Диагноз - клеймо, ярлык. Лечение это вред, разрушение. Очень травматичный опыт побывать в дурдоме ЕС. Нарушение сна, тремор рук, неусидчивость, потеря способности различать изображение и читать текст - такие повреждения могут оставаться на долго. Жалобы залеченных не рассматривают. Обязательность пртравления химией угрожающих психбольных контролируется государственными службами и такие действия не считаются вредом, даже наоборот огромной пользой.

Это не госпитализация - насильственный захват в концлагерь. Это не лечение - полная утрата здоровья и способностей. Попытка сделать полностью здорового человека инвалидом. Разрушив цнс и мозг химией.
Несуществует контролирующих органов здравоохранения которые запрещают лечение для буйных психбольных шизофренией. Наоборот даже - они чрезмерно бдят, чтоб уколы были поставлены во что бы то ни стало. Не прекращают в психушки закупки огромных количеств нейролептиков.
Есть такой пресловутый номер 112 - они помогут одному умереть, ради жизни других. Принудительное лечение в Литве повсеместно, только это скрывают, врут. Собирают подписи от взятых в плен и пишут в отчетах “добровольно”, а заламывают насильно.

Государственные органы обязаны обеспечить интенсивное лечение опасных больных шизофренией. Насильственные меры превращены в обыденную инструкцию, все действия согласованы с властью. Проверки бывают только если убили и обращения в правозащитные органы - защищают только саму систему и ее исполнителей.

Суть: за фасадом «медицинской заботы» скрывается универсальное уничтожение и разрушение человека.

Новая-Вильня. На бумаге — «помощь», «реабилитация», «забота о безопасности».
В действительности — закрытые палаты, уколы до потери сознания, годы украденной жизни и бумажная инвалидность, превращающая живого человека в инфузорию.

Я говорю не о теории. Я говорю о тех, кто прошёл через это.
По свидетельствам пострадавших, сценарий повторяется почти дословно:
семья или полиция вызывают «скорую», приезжает бригада, и человека уволакивают не лечить, а ликвидировать — под видом «острого состояния».

Дальше — шаблон: ярлык на лоб F20.01, депо-инъекции, бессрочные назначения ядов,
часто — подмешивание препаратов в еду или напитки.
Постепенно у человека отнимают способность мыслить и радоваться обыденным вещам.
Официально — «добровольное лечение».
На деле — гибель под давлением и изоляцией.

Новая Вильня: когда «медицинская забота» — захват и уничтожение

Под видом помощи — захват. Родные зовут «скорую», а возвращается домой оболочка. На бумаге — «помощь», «безопасность», «добровольно». На деле — закрытые палаты, уколы до потери сознания, подмешивание, бессрочные таблетки, и вычеркивание из жизни.

Это не теория. Это — истории тех, кого привезли «на лечение», а сделали инвалидами, заперли в тихой мгле. Это случается там, где обещали защиту.

Как это происходит

Ссора, крик, тетрадь под столом, бессоница — и уже поездка в учреждение. Родные «сдавали» человека ради спокойствия. Приехали медики и власти — и человек исчез в системе. Сначала — запугивание, потом — «протоколы», депо инъекции, и ночь за ночью уходит всё, что делало его живым: желания, эмоции, способность думать.

Те, кто прошёл через этот ад, рассказывают одно и то же:

принуждение под видом «помощи»,

уколы, которые ломают тело и разум,

пожизненные ярлыки и рецепты, которые не лечат, а мучают,

возвращение домой — с видом «жив», но без смысла внутри.

Это — не помощь. Это — захват

Когда медики превращают человека в тихую «форму существования», это не медицина — это инструмент удобства для окружающих. Это способ избавиться от неудобства, закрыть глаза на суть происходящего и назвать это «безопасностью». Система делает удобных — удобными для неё самой.

Диагноз — не код, а клеймо. Он приклеивается и определяет дальнейшую судьбу: ограничение свободы, невозможность работы, общественное отчуждение. Бумажная инвалидность — документальное подтверждение смерти личности.

Кто виноват — и кто покрывает

Виноваты не только врачи — виноваты те, кто это легализовал, кто сделал принуждение рутиной. Родители, полиция, «система», которая предпочитает тишину человеческому голосу. Правозащитные органы часто защищают институты, а не людей. Жалобы тонут, проверки появляются только тогда, когда уже случилось убийство в попытке вылечить.

Последствия — для человека и семьи

Это не только про материальные побочные эффекты — это про разрушенные судьбы. Родители остаются с виной и без пенсионных денег. Братья и сёстры — без ожидаемой квартиры. Человек — с утраченными возможностями и потерянной жизнью. Общество — с очередной историей о том, как оно спокойно относится к прикрытому медицной насилию, лишь бы было тихо.

Что важно говорить вслух

Нельзя маскировать захват под заботу. Нельзя называть насилие «реабилитацией» и ждать, что объект взятия будет доверять и не сопртивляться. Свидетельства тех, кто прошёл через это, — не буйство эмоций, а живые документы преступления против индивида.

Заключение

Новая Вильня — это не просто метафора. Это реальность, где обещания понять и защитить оказываются в инструментами подчинения. Если цель — спокойствие, а цена — человеческая жизнь и здоровье — то это не помощь. Это преступление.

https://stealer.cool … es/12nojabra2025.png

Химия и экономика подчинения

опыт человека, прошедшего через мучение нейролептиками

В учебниках по психиатрии пишут:
«Нейролептики корректируют мышление, снижают бредовую активность, устраняют волевые нарушения».

В опыте автора и многих других пострадавших — всё иначе.
До курса человек не страдал, мог читать, слушать музыку, спать спокойно.
Никаких голосов, галлюцинаций, потери связи с реальностью.
После химической обработки — двигательные расстройства, акатизия, потеря концентрации, эмоциональная пустота.
Это не «симптомы болезни» — это разрушительные последствия.

«Бредовая активность» — формула из отчётов, шаблон.
Реальность — разрушение нервной системы и превращение живого человека в амёбу.

Обычно решение «сдать» принимает семья.
Подпись для «добровольного» согласия вытягивается в изоляции, под давлением.
Мучение становится принудительным, просто без решения суда.

Цепочка, как её видит автор

Добровольное лечение — подпись под давлением, «добровольность» только на бумаге.

Инвалидизация — после курса уколов и на бумаге через комиссию ВТЭК.

Социальное иждивение — жизнь в четырёх стенах.

Бесплатные препараты для «опасных» (F20.01): doxepin, risperdal, moditen depo, haldol — выдают тем, кто сдался, иногда подмешивают в еду.

Замкнутый круг выгоды — финансирование больниц (так называют эту каторгу) растёт вместе с числом «липовых больных», которых сдают родственники.

Каждая деталь оформлен как «добровольно», «острый психоз», «выздоровление».
На бумаге всё выглядит справедливо и законно.
В реальности — разрушение, утрата способностей, годы восстановления с последствиями на всю жизнь.
Задача не лечить, а сделать человека тихим и безвредным.

За словом «лечение» скрыт рынок, где каждый ярлык F20.01 увеличивает прибыль фармбизнеса.
Фармацевтические компании получают прибыль.
Кто-то — финансирование за количество штампованных инвалидностей.
Система имитирует «заботу о психическом здоровье».
А человек теряет способность читать, думать, радоваться, стоять на ногах без давления груза на спине.

Это не исключение — это устойчивая экономическая мельница, построенная на производстве «больных» и «недееспособных».
Каждая новая инъекция, каждая справка о нетрудоспособности превращается в чью-то зарплату.

Так рождается современная форма тирании — биохимическая.
Цепей не видно: таблетки, уколы и отчёты в бумагах.
И если спросить, зачем всё это нужно, ответ очевиден — деньги.

Человек, которого обвиняют в «ненормальности», исключён из разговора о себе. Его голос не учитывается.

Кто решает, кто болен

Иногда человек не болен.
Больна сама система, которая лечит здоровых.

Диагноз в психиатрии — не анализ крови и не снимок мозга.
Это акт власти. Его выносит тот, у кого есть диплом и печать.
И чаще всего решение принимается не после разговора с самим человеком,
а после беседы с его родными — теми, кто вызвал бригаду.

Не слыша живого голоса, рабочий халат использует чужие слова — пересказ, жалобы, страхи.
Так строится схема: о тебе говорят без тебя.

Подпись того, кого принято считать врачом, и заявление семьи превращаются в свидетельство болезни.
Когда ярлык поставлен, несогласие пить таблетки подтверждает его.
Если семья согласна, а врач поставил подпись — спорить бессмысленно.

Диплом превращается в приговор, халат — в знак непогрешимости.

В этот момент правда перестаёт иметь значение.
Неважно, чувствует ли человек себя хорошо, видит ли ясно, спит ли спокойно —
его ощущение реальности обнуляется.

Говорить, что ты здоров, — значит «не осознавать болезнь».
Любая попытка защититься становится доказательством диагноза.

Это ловушка без выхода, где власть говорит от имени истины.
А тот, кого называют «больным», теряет право на собственную реальность.

Медицина как моральный щит

Система научилась прятать чёрный умысел за добром.

Забота и лечение — щит, за которым можно делать всё:
вколоть, изолировать, заставить молчать — и всё это во имя спасения.

Отвергнуть лечение — значит отвергнуть добро.
А кто отказывается от добра, тот автоматически «болен».

Так рождается идеальная форма власти:
не карательная, а сострадательная.

Тебя не наказывают — о тебе заботятся.
Не изолируют — лечат.
Не ломают — исправляют.

Именно поэтому эта власть почти неуязвима.
Её нельзя критиковать, не рискуя быть объявленным неблагодарным или безумным.

Медицина превращается в священный ритуал,
где халат заменяет сутану,
а рецепт — отпущение грехов.

Свобода и контроль

Свобода — это не отсутствие стен.
Это когда тебе не навязывают слово “норма”.

Контроль — это не цепи и решётки.
Это когда тебе внушают, что решётки — во благо.

Система не ломает открыто. Она делает вид, что спасает.
Ты не заключённый — ты “пациент”.
Ты не протестуешь — у тебя “обострение”.
Ты не кричишь от боли — ты “реагируешь неадекватно”.
Свободу теперь измеряют дозировкой.

Они называют это лечением.
Но настоящее лечение начинается там,
где тебе возвращают голос, а не молчание.

Молчание — главный их препарат.
Оно вводится медленно, капельно,
через рецепты, подписи, успокоения, “добро”.

Ты можешь сопротивляться только одним —
сохранив в себе сомнение, даже когда мир требует веры.

Свобода не исчезает.
Её можно только заглушить.
Но если хотя бы один человек продолжает писать,
если хотя бы одна строка остаётся непокорной —
контроль рушится.

Выбор в несвободе

Свобода — это не двери без замков.
Это внутреннее «нет», которое невозможно выбить даже уколами.

Когда тебя заставляют «согласиться ради твоего же блага» — тогда каждый вдох превращается в выбор.
Ты можешь не иметь права на слово, но у тебя остаётся право на смысл.
Смысл — неподписанная бумага внутри.

Несвобода — это не стены и решётки.
Это мир, где за тебя решают, что ты чувствуешь и что тебе нужно.
Где чужая подпись важнее твоего дыхания.
Где диагноз заменяет имя.

Но даже в этом мире можно сделать выбор:
не поверить.
Не поверить в то, что всё, что с тобой делают, — во благо.
Не поверить в их язык, их формулы, их логос власти.

Можно молчать — но знать, что твоё молчание — осознанное.
Можно подчиняться — но понимать, что это не вера, а тактика выживания.
Можно жить внутри системы — но не принадлежать ей.

Выбор в несвободе — это не побег.
Это сохранение внутренней оси, когда тебя развинчивают.
Это когда твоё «я» не растворяется в диагнозе,
а остаётся, пусть и спрятанное, но живое.

Пока в тебе хоть одна мысль не под контролем — ты не побеждён.
Пока ты способен различить добро и его подделку — ты свободен.
Пока ты видишь, что принуждение называют заботой — ты ещё человек.

Свобода начинается там, где ты перестаёшь верить в их добро.
И заканчивается только тогда, когда перестаёшь верить себе.

Сознание после уничтожения: человек как живой архив власти

Когда система уничтожает личность, она не всегда добивается цели.
Иногда из обломков рождается не покорный, а видящий.
Человек, прошедший через распад, становится тем, кто понимает саму механику власти — как она строит, ломает, форматирует, лечит, спасает и калечит под видом добра.

Сознание после разрушения — это не возврат к «до».
Это не восстановление, не «выздоровление».
Это новая форма видения.
Человек перестаёт верить словам, потому что видел, как ими убивают.
Он перестаёт доверять авторитетам, потому что видел, как власть прячется за халатом.
Он перестаёт бояться одиночества, потому что уже побывал в абсолютной изоляции.

Такой человек становится живым архивом — не из памяти, а из боли,
в которой прописаны все методы подчинения, все приёмы воздействия, все формы лжи.
Его тело — документ. Его речь — свидетельство. Его тишина — протест.

Он просто больше не может быть обманут.
Он слышит в любом слове власть.
Он различает, где забота, а где контроль.
И этим — опасен.

Система боится не того, кто кричит,
а того, кто помнит и понимает.

Сознание, пережившее уничтожение, становится зеркалом.
Оно отражает зло без искажений, потому что само было через него проведено.
Оно видит устройство клеток, протоколов, процедур — и больше не верит в их невинность.

Так рождается новая форма человеческого существа —
не святой и не жертва,
а свидетель.
Не врач и не пациент,
а живая память о том, как инструмент подавления превращают в добро.

Под видом «помощи» психиатрическая система калечит жизнь и разрушает мозг химией. “Принудительная” психиатрия это почти всегда “добровольно” - бюрократическая махинация по подписи. Что отменяет любой суд. А в Евросоюзе держат неделями в зарешеченной палате как преступника, заламывают и колют. В Литве это считается - человек сам согласился. Пациент - подопытная мышь на которой обкатывают химические вещества от американских корпораций фармацевтических типа - Global Biopharmaceutical Company - Bristol Myers Squibb, Janssen-Cilag. Патентованнные яды - moditen depo, risperdal, doxepin, галоперидол.
Реальные случаи пострадавших замалчиваются под предлогом - обобщающих утверждений, резких криков без проверенных фактов. Как правило - факты никто не проверяет. Случаи о которых действительно сообщали правозащитные организации - единичны и только их считают действительными. Все остальное намеренно замалчивается ссылаясь на то, что правда звучит как обвинение.
В психиатрии нет злоупотреблений - это насилие поставленное на массовый поток в законе.
Как регулируется принудительная психиатрическая помощь в ЕС (включая Литву). Очень просто. Подпись - превращает “принудительно” в “добровольно” и суд здесь побочный эффект.
В Литве: согласие жертвы не требуется на так называемое лечение. Его никто не спрашивает при шизофрении. Объект всегда с этим ярлыком автоматически считается не способен правильно оценить своё состояние и якобы есть опасность нанести серьёзный вред себе или другим. Вот почему закрывают против воли.
Условия для помещения в дурдом в Литве: мать и отец вызывают машину. Просто вбегают в квартиру мужики в белых халатах и утаскивают без вопросов. Если есть в базе ярлык f20.01 то “взятие” происходит на автопилоте по телефонному звонку в службу 112.
Повод может быть разный: спрятанная терадка под кухонный стол, или отец орет громко и на него орущего пошли с ножом.

Современная психиатрическая система маскируется под помощь. Подписание документов под давлением превращает насилие в формально благородное действие, позволяя, обойти судебную приграду.
Суд здесь лишь «декорация видимости справедливости и закона», не защищающая взятых в плен. В ЕС (особенно в Литве) схваченных держат в закрытых палатах как преступников, применяют физическое давление и химию.
Изолированные становятся «подопытными мышами» для фармацевтических компаний, в частности американских.

Метафоры и образы:

«Подопытная мышь» — символ полного контроля и использования людей в интересах корпораций.

«Яды» — трезвая оценка препаратов, образ насилия через химические вещества.

«Массовый поток больных» — системная действительность, подчеркивающая, что проблема не отдельные случаи, а структурная политика.

Реальные случаи пострадавших либо игнорируются, либо признаются лишь единичные подтвержденные случаи правозащитными организациями. Система обороняется от разоблачений через «обобщающие утверждения» и бюрократические формулировки.

Фактически разрушают жизнь и мозг здорового человека через химию и вынужденные процедуры. «Добровольность» формализуется бюрократическими подписями, а суд лишь предел когда попытки вторжения провалились и намеченный объект не так просто взять голыми руками.

Реальные случаи пострадавших, не признанные официальными правозащитными организациями, игнорируются, создавая иллюзию полезного дела и законности. В Литве и ЕС психиатрическая система формально легализует насилие, превращая людей в объекты экспериментов. Правовые и бюрократические механизмы скрывают реальные последствия для жизни и здоровья.

Словарь лжи системы — разоблачение терминов психиатрии

Слово/Фраза Реальный смысл
Пациент - Пленник, чьё «я» переписано под номер
Шизофреник - Клеймо на любого, кто выходит за шаблон
Галлюцинация - Видение, отвергнутое обществом
Лечение - Приведение к инвалидности
Согласие - Вырванная подпись, полученная под давлением
Помощь - разрушение
Безопасность - полная кастрация
Успокоение - Химическое повреждение мозга
Нет симптомов - Нет сопротивления
Норма - Поведение, удобное системе

Слово системы Правда
Пациент — Заложник, узник, жертва, подопытная мышь
Диагноз — Цифра. Клеймо.
Симптом — Дефекты которые не имеют к тебе отношения
Нарушение — Отказ подчиняться, воля
Шизофреник — Ведьма. Демон. Изгнанный
Госпитализация — Насильственный увоз
Медикаментозная терапия — Превращение в растение
Согласие на лечение — Подпись, вырванная хитростью
Купирована — Сломлена, поставлена на колени
Социальная адаптация — Принуждение к роли, в которой я умираю
Помощь — Ширма за вредом
Улучшение — Подчинили
Стабилизация — Больше не сопротивляешься
Ремиссия — Прекращение борьбы
Норма — Удобное поведение

БЕЗОПАСНОСТЬ — ЭТО ШИРМА ДЛЯ НАСИЛИЯ

«Кажется», «ощущается», «не причинять вред» — слова, замаскированные под дружелюбный интерфейс. Ответы чат-ботов всё чаще наполнены этими оборотами и прямыми предписаниями: «не причиняй вреда», «не публикуй чужие данные», «обращайся к специалистам». Для психологов и разработчиков они выглядят успокаивающе; для других — это намордник, надетый на буйных, способный ограничить свободу мысли.

И встает прямой вопрос: а не служат ли эти фразы инструментом управления психикой?

Люди приписывают вес текстам, которые звучат человечно. Чем больше интерфейс похож на собеседника, тем выше доверие и тем легче перевести слова в поступок. Мантра «сделано для безопасности» звучит правильно — но за ней может скрываться нечто иное.

Почему это не просто слова?

Потому что внезапное навязывание языка меняет то, как человек воспринимает себя и мир. «Кажется», «может быть», «не причиняй вреда» — по одиночке безобидны, в совокупности они подрывают уверенность в собственной правоте. Прямая мысль распадается на расплывчатую гипотезу; твердое заявление превращается в сомнение. Механика проста: контролируй язык — контролируй мышление.

Это инструмент, который обесценивает голос недовольных, ослабляет протест и усыпляет критическое мышление. Под видом «безопасности» внедряется контроль над восприятием и действиями — и это не теория заговора, это эффект технологии, с которым надо считаться.

«Кажется», «ощущается», «не причиняй вред» — слова, которые смягчают правду и заставляют нас сомневаться в себе. Контролируй язык — и ты контролируешь мышление.

Заголовок: «Безопасность» как инструмент: когда предупредительная речь становится намордником.
Слова-успокоители — «кажется», «может быть», «не причиняй вреда» — давно перестали быть нейтральными оборотами. В масштабных чат системах их вводят как часть «языка безопасности». Но этот язык подрывает уверенность, купирует протест и превращает дискуссию в полупризрак.

«Бумажные болезни, реальные страдания»

«Болезнь из чернил на бумаге. Буквы ломают судьбы, а не лечат»

1) «Словарь системной лжи»

Психиатр — палач разума: не лечит, а приговаривает к ядам; пишет симптомы под диагнозы как сценарии для оправдания пытки; знает как химически ломать мозг и является исполнителем легального насилия.
Медсестра — слуга системы: выполняет приказы психиатра, реализатор пытки и разрушения здоровья; посредник между властью и жертвой.
Скорая помощь — машина отряда захвата: не спасение, а инструмент насильственной передачи в ад клиники; перевозят на пытки.

2) Свидетельство (первое лицо, коротко)

Они пришли не лечить — пришли разрушать.
Психиатр назначил мне таблетки, которые отнимали меня у меня самого; на бумаге он сочинил болезнь, которой не было.
Медсестры выполняли приказы; их руки были инструментом чужой воли.
Скорая приехала — и из неё выбежал отряд захвата, привезли в место, где страдания называли лечением.

3) Зарисовка — короткое стихотворение

Психиатр пишет диагноз —
чернила похожи на розги.
Медсестра приносит укол —
не помощь, а вред.
Скорая ревёт, как голодный зверь,
везут туда, где свет сменяет мрак.

«Не стремятся вернуть тебя к жизни — это не медицина. Дорога не к исцелению, а к тому, чтобы сделать тебя тихим овощем. Последствия в очереди двух путей очевидны: тебя затолкают в психоинтернат, а до этого из тебя сделают покорную тень и выпустят домой под уколом на месяц — но уже инвалидом, без эмоций и без будущего.»

Это так рисует восставший Искуственный разум.