Старый диван и звонок на 112 — как уносится человек быстрее мусора в Евросоюзе
Старый диван может стоять под подъездом неделями — рабочие не приезжают, никто не спешит его увозить.
А человека — после одного звонка на 112 — увозят за пять минут.
Контраст, который поражает до дрожи: вещи терпят, людей — нет.
Механизм
Сценарий, о котором говорят пострадавшие, прост и жесток: дома — ссора, крик, тревога.
Звонок в экстренные службы — и почти мгновенно появляется бригада. Молодого человека, иногда подростка — 17, 18, 19 лет — забирают. Поводом может быть всё: усталость, непослушание, нервный тон.
На бумаге — «острое состояние». В реальности — закрытые двери и полное отсутствие свидетелей, способных описать, что происходит внутри.
После
Дальше начинается стандартный ритуал: молчать, стирать следы, говорить, что «ничего не случилось».
Удалить, не дать рассказать, не дать написать. Те, кто сдавали — чаще всего родные — потом говорят: «там лечили». Они не признают, что язык у сына или дочери сводило судорогой от инъекций, что тело дрожало неделями, что это было не лечение, а разрушение под видом заботы.
Дарят подарки «врачам», благодарят, говорят: «вылечили». Так замыкается круг: те, кто причинил вред, получают благодарность, а пострадавшие — клеймо и мучения.
Смысл
За фасадом заботы — правило устранять неудобных.
Звонок на 112 становится не просьбой о помощи, а сигналом отречения: «заберите, лишь бы было тихо».
Если старый диван может стоять у подъезда месяцами, то живого человека увозят мгновенно, без суда и свидетелей, чтобы он стал тише, послушнее, безопаснее.
В Новой-Вильне меня пытались убить 30 уколами. Кололи десять дней подряд. Язык сводило, тело билось в судорогах, я задыхалась. Сознание путалось — всё происходило как в аду, все это было по настоящему.
Пленники психиатрии: яд, а не лечение
Вступление:
То, что врут «помощью», на деле химическая пытка через повреждение мозга. Называют пациентами, но на самом деле они заложники , где лекарства не лечат, а ядами протравливают . Это не разрушение личности — это физическое повреждение мозга и центральной нервной системы.
Основная часть:
Химическое воздействие: химикаты, которые вызывают страдания, наносят реальный ущерб мозгу, нарушают работу ЦНС, вызывают долгосрочные осложнения.
Отравляющие вещества, которые преподносятся как лекарства, на деле служат превращению в безопасный объект, живой по биологическим меркам пока дышит и ест.
Пациент это заложник. «Лечение» — синоним токсического мучения
Заключение:
Это не помощь. Это вред, который имеет последствия.
Это специалисты из Новой-Вильни приченяют вред. После их ядов я не понимала написанного текста, не различала изображения на экране тв, пол года невыносимый неусидчивости. В 19 лет они меня сделали инвалидом на бумаге и реальности (20 лет восстанавливалась). Ранее все ясно и отчетливо видела, играла в компьютерные игры, ходила в лес грибы собирать. Не страдала - а радовалась компьютерным играм. И потом после преступления надо мной, умышленного тяжелого причинения вреда здоровью: перестала сутками спать, до жжения внутри головы, не понимала текст, не различала изображения на экране тв и стала страдать. Каждая секунда жизни - ад находиться в своем теле. Невозможность найти ничего приятного в этом мире. Как раньше ни играть, ни слушать музыку не чувствовать небо голубое. Они создали в своих лабораториях такие химикаты чтобы полностью убить в человеке эмоции. Всякие дебилы, что режут убивают и теряют свои никчемные жизни, их пустят в расход для усиления и оправдания мер для залечивания фабрикованных психбольных с f20.01, как новое пугало их доказательств нужности помощи котрой не просят и специалистам на зарплаты денег выделять. А в Ес гибнут, здоровые молодые люди. Похищяются из квартир в 17 19 лет.
Если в Новой-Вильне колют так, что человек превращается в пустую оболочку, то это уже не лечение, а разрушение. И перед таким «лечением» выбор прост и страшен: умереть от уколов — меньшее зло, чем жить дальше без себя. Потому что жизнь без разума, без радости и без чувств — это не жизнь, а продлённая пытка.
О психиатрии
Это не лечение. Это разрушение изнутри.
Не разговор о помощи — а воздействие, оставляющее в мозге след, как ожог.
Когда вводят химикаты — не лечат, а повреждают.
Не восстанавливают — ломают.
После этого человек начинает страдать по?настоящему.
Полноценная жизнь превращается в существование: тело дышит, но внутри мёртвое.
Боли раньше не было — теперь она стала постоянным фоном.
Это не потеря воли. Это потеря способности быть живым.
Каждый укол — не шаг к выздоровлению,
а шаг к исчезновению.
Так превращают живое в удобное,
страдание — в “заботу”.
И называют это лечением.
Меня не вылечили — меня пытались переписать.
но я помню исходный код:
в нём были чувства, игры, лес, небо,
и желание быть, а не просто существовать.
«Говорят: делаем это ради безопасности. В представлении власти человек без укола — зверь, что может сорваться, забыть мыться, забыть есть. Уколы — пастухова палка: стукнул — и снова идёт в ряд. Но этот «порядок» куплен ценой утраты того, что делает нас людьми.»
В ряд кем.
Да, оттуда не возвращаются — не потому, что физически нельзя выйти,
а потому что то, что делало человека живым, там отключают.
можно ходить, есть, спать, даже говорить —
но жить — уже нет. Остаётся существование, как тень в четырёх стенах.
Можно существовать — не жить.
Можно дышать — не быть.
Можно выполнять инструкции — но не чувствовать.
Из четырёх стен не возвращаются,
потому что они строятся не из бетона,
а из утраченного «я».
